Пурпурные реки - Страница 83

Цепляясь за разбитый кузов, он встал на ноги, ударом кулака открыл помятый багажник, вытащил свое помповое ружье и собрал рассыпанные патроны. Прижав к себе ружье локтем левой руки, которую все еще держал у виска, он кое-как зарядил его правой. Все это он проделал почти вслепую: очки исчезли, а ночь была хоть глаз выколи.

Лицо комиссара было сплошь в крови и грязи, тело по-прежнему ныло и горело от боли, но он через силу повернулся, держа ружье наготове. Вокруг стояла тишина. Ни живой души. Внезапно у него закружилась голова, и он упал обратно, в бетонную траншею. На сей раз холодная вода обожгла его и привела в чувство. У него появилась одна идея, и он пополз к реке.

В конце концов, почему бы и нет? Прижав к груди ружье, он вошел в воду и дал увлечь себя течению, словно фараон, плывущий в погребальной ладье в страну мертвых.

49

Ньеман долго плыл вниз по течению. Открывая глаза, он видел у себя над головой, сквозь кроны деревьев, непроницаемо черное беззвездное небо. Слева и справа по берегам тянулись красные глинистые осыпи, опутанные ветвями и обнаженными корнями деревьев, – настоящий мангровый лес.

Вскоре река расширилась, налилась силой и угрожающе заворчала. Человек позволял ей нести себя, лежа на воде и запрокинув голову. От холода кровеносные сосуды сузились, и теперь рана на виске кровоточила уже не так обильно. Комиссару оставалось надеяться, что извилистый, но мощный поток доставит его к Гернону и университету.

Но его надежды не оправдались. Эта река текла не в сторону кампуса, она не текла вообще никуда. Затерявшись в лесу, петляя между деревьями, она постепенно сужалась, течение слабело и наконец остановилось вовсе.

Ньеман подплыл к берегу и, кряхтя, выбрался на сушу. Вода была такой илистой и мутной, что ничего не отражала. Комиссар рухнул на мокрую, устланную прелой листвой землю. Его ноздри впивали запахи этой осенней земли – характерные запахи тления и гари, гниющих растений и мертвых насекомых.

Перевернувшись на спину, он вгляделся в кроны деревьев. Растительность здесь была жиденькая, даже лесом не назовешь – скорее отдельные рощицы, создававшие впечатление разреженного пространства, где деревья росли привольно, не мешая друг другу. Однако вокруг стояла такая непроницаемая тьма, что невозможно было разглядеть даже черные массивы гор. Он не помнил, сколько времени плыл по реке и в каком направлении.

Пересилив боль и озноб, Ньеман дополз до ближайшего дерева и сел, привалившись к нему спиной. Он начал размышлять, пытаясь восстановить в памяти карту региона, на которой помечал расположение ключевых пунктов расследования. Главным из них был Гернонский университет, расположенный к северу от Сет-Ло. К северу.

Но как определить, где север, не имея никакого понятия о собственном местонахождении, без компаса или других магнитных инструментов? Днем еще можно сориентироваться по солнцу, но сейчас, ночью...

Ньеману очень не нравилось его состояние. Из рассеченной головы снова потекла кровь, руки и ноги уже начинали неметь от холода; еще несколько часов, и ему конец.

Внезапно его осенило. Даже сейчас, среди ночи, он вполне может определить стороны света по растениям. Комиссар был полным профаном в ботанике, но знал то, что известно всем и каждому: некоторые виды мхов и лишайников любят сырость и растут только в тени, избегая солнечных лучей. Значит, их нужно искать под деревьями с северной стороны.

Ньеман встал на колени и нашарил в кармане мокрого плаща противоударный футляр, где всегда хранил запасные очки. Они остались целы. Теперь можно было наконец разглядеть то, что его окружало.

Комиссар пополз вдоль пригорка, ощупывая подножия деревьев немеющими перемазанными пальцами. Через несколько минут он понял, что был прав: маленькие изумрудные подушечки мха действительно росли с одной стороны от каждого дерева. Эти крошечные бархатистые холмики – джунгли в миниатюре – указывали ему дорогу на север.

С трудом встав на ноги, он пошел туда, куда вели его мхи.

Он шагал, борясь с головокружением, то и дело оступаясь в рыхлой земле и чувствуя, как бешено колотится сердце. Ледяные промоины, жесткая кора, колючие лапы елей – все они как будто сговорились мешать ему, но он упрямо продвигался в намеченную сторону. Несмотря на смертельную усталость и горевшие раны, он шел все быстрее, черпая силы в пряных лесных запахах. Ему чудилось, будто он ощущает дыхание дождя, который приостановился на минуту, словно раздумывая, стоит ли ему лить дальше.

Наконец комиссар выбрался на шоссе.

Мокрый асфальт – путь к спасению – блестел всего в нескольких шагах. Ньеман снова нагнулся, ища глазами подушечки мха вдоль обочины, чтобы поточнее определиться с направлением.

Но тут из-за поворота выскочил жандармский автомобиль-фургон с ярко горящими фарами.

Увидев Ньемана, водитель затормозил. Люди бросились на помощь комиссару, который, не выпуская ружья из рук, бессильно опустился наземь.

Его схватили, понесли. Он смутно слышал шепот, возгласы, шуршание брезента. Где-то сбоку плясали зажженные фары. Один из жандармов крикнул шоферу:

– Давай в госпиталь, живо!

Почти теряя сознание, Ньеман пробормотал:

– Нет... В университет...

– Какой университет! Вы же разбились в лепешку!

– В университет. Я... у меня там встреча.

50

Дверь открылась, и навстречу ему сверкнула улыбка.

Пьер Ньеман опустил глаза. Он увидел сильные смуглые запястья женщины. Взгляд поднялся чуть выше, к рукавам толстого вязаного свитера, затем к воротнику, к шее, с нежными завитками на затылке, выбившимися из тяжелого пучка.